– Ах!
– Тебе больно? – спросил Медвежонок.
– Нет, нет… Холодно… Рука холодная… Нет, не убирай… Пойдем… Пойдем в баню. Там топили с утра…
– Нет!
– Ты боишься, мой берсерк? – Пальцы Фрейдис теребили «копье» Свартхёвди. Сильные пальцы. Даже сквозь меховые штаны он чувствовал их движение. Очень хорошо чувствовал.
Медвежонок ухватил шаловливую руку, прижал покрепче.
– Ты чувствуешь, как я боюсь? Полегче! Это совсем новые штаны. Не хочу, чтобы они порвались. В баню – потом. Вон там конюшня…
– Ты – мой жеребец! Неси меня, куда пожелаешь!
В конюшне было темно и тепло. Слышно было, как перетаптываются лошади… Да ну их! Свартхёвди опустил… Нет, швырнул девушку на копну сена.
Фрейдис задрала ноги…
– Помоги…
Свартхёвди разом стянул с нее шитые серебром сапоги. Вместе с носочками. Куснул за палец… Фрейдис взвизгнула. Но тут же выгнулась, помогая избавить себя от штанов. От своих Медвежонок освободился едва ли не быстрее, чем Фрейдис задрала подол, и ее ягодицы забелели в темноте.
Всё же Свартхёвди, даже изнывая от желания, помнил, кто она, потому не набросился сразу, а сначала ухватил снизу, за горячую мохнатую мякоть… Мокрехонька.
Фрейдис тут же сжала бедрами его руку, охнула… И еще раз, куда громче, по-кошачьи выгнувшись навстречу, когда Медвежонок вошел в нее…
– Не ме-едли… – почти простонала Фрейдис.
И Медвежонок и не медлил. Но и не слишком торопился. Только когда Фрейдис сдавленно вскрикнула, уткнувшись лицом в мех шубки, Свартхёвди задвигался быстрее, вонзаясь в нее, в самую глубину, насаживая ее рывками, как будто в стремительной погоне рвал на себя весло…
Фрейдис содрогалась всем телом. Каждый влажный шлепок сопровождался сдавленным воплем… Наконец и сам Свартхёвди зарычал хрипло, навалился всем весом, расплющивая женщину по деревянной полке, вбрызгивая в нее семя, а она билась под ним, как большой лосось, и еще крепче вжимала лицо во влажную, пропитавшуюся мужским потом шерстяную рубаху, чтобы снаружи не было слышно ее криков…
– А ты хорош, – с хрипотцой сообщила Фрейдис. – Лучше, чем мой жених.
– А кто твой жених? – мрачно поинтересовался Свартхёвди, вытирая уд собственными штанами.
– А зачем тебе это знать? – Фрейдис выпрямилась, забрала у него штаны и тоже подтерлась.
– Затем, что я его убью, – еще мрачнее заявил Медвежонок. – Я убью его, а ты станешь моей женой.
– Ты его не убьешь, – Фрейдис вернула ему штаны и ополоснула лицо водой из поилки для лошадей.
– Это почему же? – набычился Свартхёвди.
– Его убили сыновья Гандальфа, когда они напали на моего отца.
– А-а-а… Твой отец отомстил?
– В прошлом году. Он и его хирдманы убили Хюсинга и Хельсинга, а Хаке сумел сбежать в Альвхейм, но в Вингульмёрк теперь носа не кажет, так что отец правит этой землей безвозбранно. Значит, ты хочешь взять меня в жены, Свартхёвди Сваресон?
– Хочу, – подтвердил Медвежонок. – И возьму, что бы мне ни ответил твой отец.
– Что? Что ты сказал? – Хальфдан уставился на Свартхёвди мутноватым от поглощенного пива глазом. Второй глаз закрывала свесившаяся на лицо черная прядь. – Кого – в жены?
– Дочь твою Фрейдис, конунг! – четко, раздельно произнес Свартхёвди. – Ныне же я преподнес ей свадебный дар, и она его приняла!
– Что-о?! – На этот раз смысл сказанного дошел до сознания Хальфдана.
Он мотнул головой, отбрасывая сальные лохмы, ощерился и поднялся со своего королевского сиденья. Грозное это зрелище – разгневанный конунг Вестфольда и окрестностей. Многие бы оцепенели от его свирепого лика.
Но только не Свартхёвди. Он лишь задрал повыше заросший светлым волосом подбородок и встретил пылающий взор конунга, не отшатнувшись и не мигнув.
Мрачный взгляд Хальфдана обратился на дочь… Та скромно потупилась.
Ой, что будет!
Я пихнул локтем Харальда Щита. Тот не отреагировал. Он с удивлением глядел в пустую чашу. Мол, только что тут было пиво? Куда оно делось? Я мог бы пояснить, куда. Только что сосед Харальда опростал чужую емкость. Частично – в пасть, частично – на бороду.
Одно хорошо: большая часть пирующих пребывала в сходном состоянии. И было совсем нетрудно представить, как во время аналогичной пьянки Хальфдана едва не прикончили братья Гандальфсоны. Главное – успеть перерезать глотку бухому в зюзю мужику до того, как в нем включится викинг. Сейчас отменного воина, хёвдинга со стажем, ветерана десятков боевых рейдов Харальда Щита могла отправить в Хель даже моя Гудрун. Причем еще та Гудрун, которую я не начал учить работе с клинком.
Кстати, как она там? Не задел бы ее краем приближающийся шторм? Уж кто-кто, а Гудрун точно за брата вступится. Были прецеденты.
Я отпихнул навалившегося на меня соседа слева и выбрался из-за стола.
Поглядел еще раз в сторону Вдоводела… И решил всё же воздержаться. Взять сейчас меч – это уже демонстрация. Да и Хальфдан-конунг тоже кое-чему научился, после того как Гандальфсоны заставили его побегать по лесам. Снаружи караулила вполне трезвая и потому привычно бдительная стража.
Конунг молчал. Он, конечно, тоже неслабо принял на грудь, но меньше, чем его братва. Это потому, что здесь не как в моем покинутом времени, когда любой большой военный праздник с генералом – праздник для генерала и работа для остальных. Здесь – ровно наоборот. Хирдманы и гости наклюкиваются, а конунг – работает. Укрепляет вертикаль власти, выявляя слабые звенья и поощряя перспективных. Опять-таки ушки у него на макушке. Викинги и так особо не стесняются в изъявлении чувств и чаяний, а уж набравшись, вообще забывают об аксиоме «молчание – золото». Выпускают пар. Накопившиеся желания-обиды сыплются из них, как просо – из худого мешка. А конунг слушает. И вникает.